kashkay family
ken kru kaz

biography::Mirali Seidali oglu Kashkay.::Biographical book - Mir-Ali Kashkay

В издательстве "Молодая гвардия" вышла в свет книга известного журналиста и политолога Расима Агаева "Мир-Али Кашкай". Книга станет составной частью известной серии "Жизнь замечательных людей".
Здесь приведены некоторые отрывки из этой книги

 


ХХХ

…Майским утром с грохотом распахиваются ворота.
Она бросается к веранде, где играют ее младшие Мир-Али и Рахшанде.
- Джалиль?!
Чей –то хриплый голос, прокатившийся по двору, ожег ее сердце.
- Джалиль!!!
 Оглушительно гремят выстрелы.
Она успевает добежать до веранды, и,  цепляясь за косяк, медленно сползает  на порог.
Падает раненный в плечо Мир-Джамал (правая рука так и останется у него на всю жизнь неподвижной), ранен Мир-Таги (до конца жизни он будет носить ортопедический ботинок, а ранняя непонятная смерть – не следствие ли шока, который мальчонка испытал в 1919-ом?) Пуля задевает спрятавшегося  за диваном маленького Мир-Али (на всю жизнь останется у него отметина о том дне).
 Его сестренка Рахшанде, девятилетняя Султан-беим и трехлетний Мир-Селим – дети Мир-Джалила - уцелели чудом, схоронившись в глубине комнаты за диваном...
 Веранда в кровавых брызгах.
Мрачные тени перешагивают через распластавшееся безжизненное тело Хабибы.    
Кровавые следы по всему дому.
В кабинете за столом – изрешеченное пулями тело Мир-Джалиля.
Невидящий взор Хабибы устремлен в дальний угол веранды, где за толстыми мутаками исчез ее Мир-Али. Самый смышленый ее мальчик, самый умный, самый талантливый, который  расстается с книгами, только когда берет в руки тар…
Он еще ничего не понял. Ни грохота выстрелов, не мечущихся теней, ни неожиданно смолкнувшую мать, так и не добежавшей до него, ни женских воплей, ни раны в ноге, ни крови сочащейся из нее … 
  Потом он вспомнит  эти мгновения  как страшное безмолвное  вращение  гигантского  черного пространства. И услышит  крик матери.
Этот зов отчаянья еще долго будет  будить его среди ночи…
Пронзительная тишина повисла над разгромленным жилищем.
 Все кончилось разом: беззаботное детство, безбедная жизнь, беоблачное  будущее …


ХХХ

 

«Родился я шесть месяцев спустя после кончины отца. Ребенком потерял мать. Потому с 11-ти лет пошел работать. Сиротская жизнь и Первая мировая война лишили меня детства. И все же я никогда не падал духом. Не пугали меня никогда ни трудности, ни страдания, которые мне пришлось перетерпеть в жизни. Не жалею о молодости, потраченной на бесконечную борьбу с несправедливостями. При всем при том, оглядываясь на свой нелегкий жизненный путь, могу с удовлетворением сказать: мне везло на хороших, умных людей. Их у меня в жизни было гораздо больше, чем плохих, недостойных».
1967

 


ХХХ

Горцы, сами знаете, народ своеобразныю Первая встреча с этим своеобразным народом произошла в селе Агдабан, что на самой границе между Тер-Тером и Кельбаджаром, по пути в Исти-Су, где у Мир-Али Кашкай была задача выявить  и уточнить бальнеологические качества минеральных источников, охватить геологической съемкой районы трех минеральных источников и связать их между собой.
Совершенно неожиданно  день догорел и погас под проливным дождем, нивесть откуда грянувшим и накрывшим путников – молодого геолога и столь же молодого учителя, направлявшегося в район минеральных вод по распределению после окончания педагогического техникума. Нужно было думать  о ночлеге. Их «гид», местный крестьянин, ловко управлявший тощей лошадкой, тяжело, с храпом тянувшей грозящую вот-вот развалиться телегу на многочисленных спусках, отчаянно похлестывая по бокам несчастное животное, мигом вывел уже успевших промокнуть  пассажиров к  неказистому дому, где располагался, как он уверял, сельсовет. Из приоткрытой, грубо сколоченной двери дыхнуло восхитительным запахом горящих поленьев и свежеиспеченного хлеба, в глубине комнаты мерцал золотистый свет керосиновой лампы.
Плечистый детина, представившийся председателем сельсовета, не рекомендовал им продолжать путешествие и предложил заночевать в Агдабане, дожидаясь солнца. На вопрос, когда оно выглянет, солнце, детина выглянул за дверь (в доме окон не было), шумно потянул носом и, стряхнув с головы капли дождя, дал прогноз: не раньше завтрашнего полудня. Прогноз оказался довольно точным, с одной лишь поправкой - дождь к полудню действительно прекратился, но солнце выглянуло для того, чтобы вновь исчезнуть. В результате Муса, точнее, «Сельсовет-Муса», так звали председателя, не рекомендовал отправляться в путь, на ночь глядя:
 - До райсовета километров пятьдесят – не меньше. А на горных дорогах не только медведи шастают…
  Через пару часов село погрузилось во мглу, и  наступила жуткая тишина.
 Путники проснулись среди ночи от громких голосов, приглушенной ругани, шараханья каких-то теней, заполнивших комнату. Чья-то рука вырвала из темноты лампаду и принялась шарить по углам. Наконец, возник «Сельсовет-Муса», поставив в середину комнаты грубо сколоченную табуретку и водрузив на нее  «керосинку» так, что можно было разглядеть тех, кто сгрудились вокруг этого источника жизни. Ночных пришельцев возглавлял крупный мужчина, папаха которого как бы служила ему еще и маской, что ничего хорошего не сулило тем, кто повстречался бы  с ним в темени кельбаджарского каньона. По тому, как председатель сельсовета бросился кипятить чай, как он суетился вокруг стола, раскладывая на нем чашки, куски овечьего сыра и лаваша, легко можно было догадаться, что ночной пришелец как раз и являлся одним из тех, кто шастает по здешним горным тропам, о чем до председателя сельсовета Мусы предупреждали нашего героя еще в Баку.
- Ну что ж, коли свела нас судьба – будем знакомы: «Ири-Хосров» (Большой Хосров)!
 Имена новых знакомцев не произвели впечатления на обладателя мохнатой папахи, по-прежнему заслонявшей его лицо. Только спросил горожанина:
 -Мир-Али? Из сеидов что ли?
 Тот неопределенно пожал плечами, улыбнулся своей мягкой улыбкой:
-Вообще-то я геолог. Приехал сюда из Ленинграда изучать ваши родники, источники. Они обладают лечебными свойствами.
-Так это и моя бабушка знавала,- громко пробасил детина и неестественно засмеялся. И это был смех, от которого по коже пробежали мурашки.
-Вот и хорошо! До меня только ваша бабушка знала, а после меня – весь мир узнает!
Это сообщение произвело впечатление на ночного гостя. Он прервал свой смех и придвинулся ближе к Мир-Али:
 - А ты не из чекистов, а? Они тоже любят сказки всякие рассказывать. Нет, по глазам вижу – мирный человек. Молод больно. А что за профессия у тебя – геолог?
«Лекция» Мир-Али затянулась до самого утра. А завершилось знакомство тем, что «Ири-Хосров», пожимая ему на прощанье руку, пробасил дружески: - Ежели кто тебе поперек дороги встанет, дай мне знать.
И обращаясь уже к сельсовету-Мусе, приказал:- Геолог – мой друг. Так и знай. И всем передай.
И хлестнув коня, скрылся в предрассветной мгле.
Больше Мир-Али так и не довелось повстречать «Ири-Хосрова», хотя пришлось посещать эти места всю жизнь. Выполнил ли его приказ «Сельсовет - Муса» или нет, история Келбаджар об этом умалчивает. Только за четыре месяца, проведенных в Исти-Су, никто ему поперек дороги не вставал, хотя еще долго ходили слухи о бандах, не покорившихся новой власти, грабителях и убийцах, наводивших ужас на всех, и, прежде всего, тех, кто наезжал сюда из большевистского Баку.

 

ХХХ

Жизнь кипит: строятся заводы, нефтяники рапортуют о многих сверхплановых тоннах горючего для страны, азербайджанка Лейла Мамедбекова взлетает в небесную синь – первая женщина-летчица не только в Азербайджане, но и на всем мусульманском Востоке. Великий Узеир-бек завершает свою самую знаменитую оперу «Кероглы», Бюль-Бюль поет его романсы, один прекраснее другого. На сцене азербайджанской оперы блистательная Шовкет Мамедова  рассказывает о необыкновенном теноре Рашиде Бейбутове. Кашкай, как и многие тогдашние театралы, обожает Ульви Раджаба, лучшего азербайджанского Отелло. 
Он читает курс лекций по геологии в Азгосуниверситете, которому присвоили имя Кирова (как и древней Гяндже, многим поселкам, заводам, фабрикам, вузам, научным центрам, улицам). У него открылся талант педагога. На его глазах идет формирование азербайджанской национальной элиты. Эта элита нового качества. Она вобрала в себя часть культурного социума национального наследия, ряды которой разбавляются и пополняются людьми от народного массива. В этом состоял подлинный, а не формальный демократизм социализма. И каким бы болезненным не был этот процесс, говоря по-сталински, «рекрутирования» новой элиты, он позволил народу совершить небывалый культурный скачок, стать нацией.
В том и состоял секрет близости советской  элиты к народу, чего никак нельзя сказать о нынешней посткоммунистической. Можно вполне определенно утверждать, что азербайджанская элита в советское время на 90% была рекрутирована из народа – это главное. О чем, кажется, ныне мало кто задумывается…
От Азгосуниверситета, открытого еще в 1919 году, в период создания первой Азербайджанской республики - АДР , в начале  30-х отпочковались медицинский, экономический, педагогический и другие факультеты, преобразованные в профильные институты. Приостановивший свою деятельность на некоторое время,  университет возобновляет ее  к концу 1934 года. К  моменту появления в нем  М.Кашкая он насчитывал уже несколько факультетов, в том числе физико-математический,  химический, биологический, исторический, географический и другие, включая уже упоминавшийся факультет геологии.
 В университете много интересных людей. Один из них  - Мамед Эфендиев, декан физико-математического факультета АГУ. Кашкая с ним роднит общее петербургское прошлое. М.Эфендиев - уроженец Нухи (нынешний Шеки), в 1914 году окончил физико-математический факультет Петербургского университета. Был преподавателем физики и математики в Горийской учительской семинарии. В первые годы советской  власти он организовывал высшие педагогические курсы математиков в Баку, стал одним из первых ректоров педагогического института. И еще Мир-Али дружен с профессором Мамедом Эфендиевым –он  любит  поэзию, русскую литературу. В его доме М.Кашкай он чувствует себя, как в Ленинграде – супруга известного математика Зинаида Андреевна также окончила Петербургский университет. Она биолог.
- Когда я ее привез в Шеки, родственники приходили не поздравить, а посмотреть в самом ли деле моя жена русская.. Я им объяснял: ничего русского в ней нет, потому как она украинка.. Но взглянуть чужим не позволю, как и все шекинки будет ходить в чадре, - шутит хозяин дома, сидя во главе стола,  заставленного шекинскими яствами.
Мамед Эфендиев  - сын известного и  высоко ценимого в Азербайджане человека – Рашид бека Эфендиева, дореволюционного просветителя, писателя, драматурга, педагога. Он оставил своему народу различные учебники, пьесы, повести, водевили, некоторые из которых привлекают внимания режиссеров и поныне.
Сблизило двух ученых их общая страсть к шахматам. Большинство их коллег, как и многие кавказцы, предпочитали коротать время за нардами. М.Эфендиев увлекался шахматами, с молодости собирал обширную литературу об этой древней игре. Они вели счет своему нескончаемому турниру, разбирали шахматные композиции, партии тогдашних знаменитостей – Алехина, Капабланки, Ласкера, Лилиенталя, начинающего Ботвиника. Однако засиживается Мир-Али у Эфендиева не только из любви к древней игре. Он приходит по вечерам, как правило, с букетом цветов и коробкой московского шоколада. Конфеты вручаются Зинаиде Андреевне, а цветы - юной Фариде,  стройной, веселой прелестнице, в очарование которой удачно сочетаются лучшие черты матери-украинки и отца-азербайджанца.
 Двухлетние ухаживания с подношением букетов, гуляньями по бакинскому бульвару, экскурсиями в театры закончились тем, чем и должны были закончиться – помолвкой и веселой свадьбой, в которой приняла участие большая часть ученого мира тогдашнего Баку.
Это была, возможно, первая свадьба в ресторане «Интуриста», который бакинцы позже стали именовать «Старый Интурист».
- До сих пор считалось, что драгоценные минералы вроде бы мало интересуют нашего Кашкая. Приходиться признать, что и я, его научный руководитель, придерживался этого ошибочного мнения. Сегодня я вижу, что он целенаправленно все эти годы вел поиски алмаза. В геологии всякие чудеса случались, но чтоб на нефтяных месторождениях обнаружить бриллиант, да такой необыкновенной красоты - такое мне приходится видеть впервые.
 Это из тоста П.И.Лебедева
Круженье вальс-бастона для молодоженов. Его любимый танец, очень модный в те годы. Ей восемнадцать, ему тридцать два. Разница в возрасте между молодоженами – 14 лет, в общем-то, обычное явление.
Жизнь только начинается. Кашкай приобрел себе квартиру на улице Буйнакской (неподалеку от дома, где располагается ныне иранское посольство). Он, как тогда говорили, обеспечен, хорошо зарабатывает, можно сказать, ни в чем не нуждается. Иногда он забирает молодую жену в Москву, Ленинград, где у Фариды разбегаются глаза от великолепия русской архитектуры, множества театров, музеев.
Раз она побывала с ним и в экспедиции в Исти-Су. Но дальняя дорога на лошадях, вечера у костра не увлекли ее. В 1941 году Фарида родила ему сына. Это был миг, когда наш герой был по- настоящему счастлив, хотя признаемся, хэппи-энда из этого брака не получилось.


К удивлению многих, личная жизнь Кашкая  не сложилась
 Трудно сказать, когда подумалось нашему герою, что его супруга, возможно, и чудный бриллиант, но, увы, не предназначен украсить их совместную жизнь.
Она была молода, хороша собой, любила внимание  к себе и мало интересовалась работой своего мужа. Возможно, ее стали раздражать его частые и, как правило, длительные командировки, нужности которых не понимала, а может, напротив, начала привыкать к ним, освобождаясь тем самым от казавшихся обременительными  походных хлопот. 
Может быть, с этого, а может быть, с чего-то другого, и  началось их раздельное плаванье. С недопонимания, уходом каждого из них в себя, которое неизбежно сопровождается охлаждением чувств.
Не дано знать никому истинные причины, разводящие часто еще вчера близких людей, тем более, что и сам М.Кашкай, вспоминая  свою неудавшуюся женитьбу, ограничивался цитатой из Александра Дюма-сына о том, что надо бы остерегаться  тех восхитительных женщин, которые проводят жизнь, наряжаясь то колокольчиком, то тыковкой.
Смысл этих слов туманен, но ясно, что причина была основательной  и  развод  устраивал обоих:  они расстались хотя и неожиданно, но  мирно, без сцен и тягучей невыносимой ненависти, которая обычно сопровождает в Азербайджане такого рода семейные драмы.
Правда, развестись в ту пору, даже имея убедительные свидетельства невозможности совместной жизни, для рядового человека было делом непростым, а уж ученому-секретарю АзФАНа – тем более. Советское государство считало своим долгом оберегать семьи своих граждан. С этой точки зрения, если семейная жизнь известных обществу людей не складывалась, то считалось, что они подают дурной пример рядовым коммунистам и беспартийным.
Не раз и не два приглашал в те же годы к себе на беседу Самеда Вургуна сам «Хозяин», уговаривал оставить мысли о разводе: «Что подумают о нас люди?» Все помнили, что сказал М.-Дж.Багиров об одном сильном наркоме, которого выдвигали на еще более высокую должность: «Если он женой не может руководить, как ему республику можно доверить?!»
Пришлось и  М.Кашкаю объясняться с хозяином высокого кабинета.
Холодный равнодушный взгляд. Сквозь толстые стекла очков. Сквозь сидящего напротив собеседника.  Глухой, доносящийся как бы издалека голос.
- Когда разводятся артисты - я это понимаю. Они в жизни, как на сцене – влюбиться и разлюбить – им раз плюнуть. Но вы-то ученый, умный человек. Вы должны уметь просчитывать каждый свой шаг. Тем более, что вступили в партию. Вы несете ответственность не только перед собой, детьми, семьей. На вас смотрит вся республика. Именно вы – молодой, перспективный ученый должны являть пример для подрастающего поколения. Имейте в виду, партийная организация республики о вас положительного мнения…
Трудно сказать, что повлияло на некоторую благосклонность, проявленную аскетичным Мир-Джафар Багировым в отношении молодого ученого,  но этим монологом все и закончилось

ХХХ

Миссия в Тебризе


В Баку мало кто, в том числе и наш герой, знал или догадывался о том, что уже, начиная с 1940 года, Южный Азербайджан был включен Москвой в военно-стратегические планы Советского Союза. У Кремля были свои расчеты и резоны для такой политики: возможность присоединения этой части Ирана к Азербайджанской ССР, расширение плацдарма стратегического влияния в средне-восточном регионе, опережение германских стратегов, рассчитывавших взять под свой контроль экономику Ирана.
 Главным, разумеется, была нефть. На утро 26 августа, то есть спустя всего два месяца с начала войны, по Баку поползли максимально приглушенные слухи: Красная Армия ночью перешла иранскую границу. Первоначально этим разговорам мало кто верил. Но в штаб-квартире ЦК Компартии Азербайджана, где Багиров провел бессонную ночь, было известно: в 2 часа ночи 25 августа передовые части Красной Армии приступили к осуществлению военной операции. С 5 до 7 часов утра по всей линии от Нахичевани до Южного побережья Каспия пограничные войска СССР, 44-ая и 47-ая армии, Каспийский флот, 8-ой Закавказский корпус, 132-я Евлахская авиадивизия начали боевые действия в Южном Азербайджане и на юге Каспия. Локальное сопротивление иранцев продолжалось до 13 часов дня. Иранская армия сразу же капитулировала. Советские войска взяли Южный Азербайджан, Гилян, Мазандаран и Хоросан.
Знал хозяин кабинета М.Багиров и другое, чем, собственно, и было вызвано его беспокойство: Британия своими 12 индийскими дивизиями вышла на линию Кирманшах, Абадан, Хоромабад, Меджиди-Сулеймание, Хормуз, Бендер-Дейлим.
Ситуация  - один к одному - напоминала события, имевшие место годом раньше на востоке СССР, на этапе реализации пакта Рибентропа-Молотова.
На сей раз Советский Союз действовал в соответствии с известной «чичеринской» статьей советско-иранского договора. В душах азербайджанцев по обе стороны реки затеплилась никогда не угасающая -  то вспыхивающая, то затухающая - надежда на воссоединение. Простые люди, наученные недавней историей, воспринимали действия Москвы вполне буквально, полагая, что раз Красная Армия вступила в Тебриз, значит, быть там горкому партии, а за сим и советизации Южного Азербайджана.
Развитие событий вроде бы подтверждали этот незатейливый вывод.
Мимо внимания многих тогда прошло сообщение о подписании несколькими месяцами позже, а если быть точным, 29 января 1942 года, трехстороннего советско-англо-иранского соглашения о территориальной целостности Ирана. Сталин пошел на эту дипломатическую уступку в крайне невыгодных для СССР условиях: немцы хотя и были отброшены от Москвы, но держали под контролем промышленно-развитую часть страны и готовились к весенней кампании. В Европе так же, как за океаном, сильно сомневались в способности СССР выстоять под напором первоклассной армии Гитлера.
 Теперь-то все хорошо знают суть сталинской тактики. Она, проще говоря,  состояла в полном пренебрежении к достигнутым договорам. Можно не сомневаться, что, соглашаясь на формулировку о территориальной целостности иранского государства, Сталин предполагал при удачном исходе войны продиктовать свою волю южному соседу и союзникам в полном соответствии со стратегией советской экспансии. Это подтверждало и развитие событий в Южном Азербайджане.
М.Кашкай, как и многие видные представители азербайджанской интеллигенции, располагал определенной информацией о скрытой от внешнего взгляда политической борьбе, развернувшейся между союзниками за контроль над Ираном, точнее, над ее богатейшими природными ресурсами и, прежде всего,  иранской нефтью.
В конце августа 1941 года по Баку пронесся новый слух: Багиров в Тебризе. Пока люди думали и гадали, М.-Дж.Багиров, как ни в чем не бывало, объявился уже в Баку. Однако позже, на совещании в ЦК, на которое были приглашены и видные представители интеллигенции, он сам поведал об этой своей тайной поездке: «Будучи в Нахичевани, я на 3 часа посетил Тебриз. Решил ознакомиться с ситуацией в Южном Азербайджане на месте».
Его рассказ о прогулке, которую совершил коммунистический руководитель Северного Азербайджана в главном городе в южной части географической Родины и  во время которой он общался с простыми азербайджанцами, интересен для историков своей концовкой. «Земля Южного Азербайджана – наша настоящая Родина», - этими словами заключил он свое сообщение и показал собравшимся на карте территории, которые, по его мнению, являются исторически азербайджанскими.
Мог ли ученый-патриот оставаться в стороне от идеи воссоединения своего народа, которое казалось реальностью? Практически каждый день после знаменитого совещания у М.-Дж.Багирова происходили встречи с направляемыми в Южный Азербайджан работниками. Первый отряд состоял из 500 человек. Однако очень скоро число посланцев Советского Азербайджана в Тебризе и в других городах Южного Азербайджана перевалило за 3 тысячи. Частыми гостями в Баку были и люди из Тебриза. Уже в ноябре 1941 года на приеме у Багирова побывали вожди шахсеванских племен, представители тебризской интеллигенции. «Хозяин» на эти встречи приглашал и видных азербайджанских писателей и поэтов – Сулеймана Рустама, Сулеймана Рагимова, Мирзу Ибрагимова и других. Знакомил их с тебризскими коллегами. В Тебризе стала распространяться  газета «За Родину» на азербайджанском языке.
М.Кашкай, как и многие в Баку, с интересом ловит информацию о событиях в Тебризе. Он дружен с писателем Мирзой Ибрагимовым, который совершает челночные поездки между Баку и Тебризом, и, в конце концов, остается там с особой миссией, помогая налаживать культурную жизнь, создавать опорные общественные организации будущей автономии. Обо всем этом он узнает из бесед с ним. Как ученый-секретарь АзФАНа он участвует в подборе и отправке группы геологов-нефтяников в Тебриз. Их задача – разведка нефтяных запасов на севере Ирана.  Позже М.Кашкай подведет итоги миссии своих коллег: «Первичные поиски показали, что нефтегазовые запасы в иранском Азербайджане, Гиляне, Мазандаране, Астарабаде, в Северном Хорасане отнюдь не уступают запасам подконтрольных англичанами районов Южного Ирана».
Начиная с 1943 года, советская активность в Южном Азербайджане серьезно усилилась. Создается Народная партия Ирана, ряд обществ, которые участвуют в выборах в Иранский меджлис. Весной 1944 года «десант» литераторов, полиграфистов и журналистов из Баку налаживают выпуск газеты «За Родину», в Тебризе открывается Дом культуры в качестве филиала всесоюзного общества культурных связей.
М.Ибрагимов во время своих частых и кратковременных заездов в Баку, рассказывая о проделанной работе, трудностях, нищете крестьянского населения Южного Азербайджана, говорил и об интригах иранского правительства, его заигрываниях с англичанами и американцами.
В июле 1944 года в Вашингтоне состоялась англо-американская конференция, посвященная нефтяному вопросу, в ходе которой обсуждались проблемы, связанные с иранской нефтью. В те же дни в Тегеране иранское правительство приступило к секретным переговорам с американцами. К этому времени Советское правительство начинает вплотную заниматься Северным Ираном. Соотношение сил на фронтах изменилось. Сталин превратился в лидера мирового масштаба, с которым вынуждены считаться и Черчилль, и Рузвельт.
Ученые АзФАНа все чаще привлекаются властями для составления различного рода записок и разработок по проблемам экономики Южного Азербайджана, его полезных ископаемых и, прежде всего, нефти. Так возникла идея выбить у иранского правительства право на нефтяную концессию в Северном Иране. В сентябре того же года иранскому правительству было вручено советское предложение о концессии на разведку и разработку нефтяных месторождений Северного Ирана с включением провинций: Семнан, Горган, Мазандаран, Гилян и Азербайджан. Через месяц в Тегеран прибыла советская делегация, которой, однако, не удалось добиться желаемого. Иранцы всячески тормозили подписание соглашения о концессиях.
К 1945 году Баку, можно сказать, жил сообщениями с двух фронтов – с западного, где советские войска неумолимо приближались к Берлину, и иранского, где, казалось, становилось явью создание независимой Азербайджанской народно-демократической республики.
В Южном Азербайджане действовала АДП (Азербайджанская Демократическая партия), и ее лидеру Мир-Сеиду Пишевари суждено было стать первым и последним премьером Азербайджанской народно-демократической республики. 
Это имя тогда многие в Тебризе и Баку произносили с надеждой. Мало кто знал, что еще в 1927 году М.Пишевари был направлен Коминтерном в Иран, где через некоторое время был схвачен шахской полицией. Просидев в шахской тюрьме почти 10 лет, он вышел на свободу только в результате ввода советских войск в Иран.
 Вскоре было сформировано правительство демократической республики Южный Азербайджан, в его руководстве ключевые позиции занимали надежные коммунисты из Баку. Партийные, советские работники, военспецы, представители интеллигенции были частыми гостями в Тебризе, где помогали налаживать обучение грамоте местных жителей, выпускать газеты, книги, словом, обустраивать жизнь по меркам Азербайджанской ССР. Так что М.Кашкай был в курсе многих перемен за Араксом и  знал немало о политических ходах Москвы и Баку.
Особое значение, в смысле наведения культурных мостов между Севером и Югом, азербайджанское руководство придавало визиту большой группы поэтов, писателей, ученых, художников, композиторов, артистов и музыкантов в Южный Азербайджан. Незадолго до визита в Академии случился очередной переполох – звонил Сам. Оказалось, главных фигурантов делегации Багиров пригласил к себе на беседу. Среди приглашенных и академик Мир-Али Кашкай. Надолго запомнился ему продолговатый, чуть затемненный кабинет партийного вождя, его неулыбчивое лицо, большие роговые очки, сквозь которые он пристально вглядывался в каждого, кто протягивал ему руку. А тут представлен был весь цвет азербайджанской культуры – поэты и писатели: Самед Вургун, Сулейман Рустам, Сулейман Рагимов, Мирза Ибрагимов; ученые  - Мир-Касимов, Топчибашев, Кашкай. Обрисовав ситуацию в Иране и изложив задачи, которые возлагались на участников культурной акции в Южном Азербайджане, Багиров подчеркнул, что речь идет о будущем азербайджанского народа, его землях: никогда еще мечта нашего народа о единстве, создании мощного государства не была так близка.
Он знал, конечно, что Москва планирует полное отделение Южного Азербайджана от Ирана. Но этот замысел прикрывался разговорами об  автономии, самоуправлении, некоем особом месте Южного Азербайджана в составе Иранского государства. Как понял Мир-Али Кашкай и как он потом рассказывал, важно было простым жителям Тебриза и всех других мест, где предстояло им побывать, показать культурный и экономический рывок, который совершили азербайджанцы на севере, в Советском Азербайджане.
- Они должны понять и почувствовать преимущества социализма, ибо будущее наше навсегда связано с Советским Союзом.
В конце встречи партийный руководитель республики попросил ученых задержаться: «У меня несколько слов по части науки», - пояснил он.
Суть той конфиденциальной беседы сводилась к следующему: в Тебриз уже направлялись группы нефтяников, в том числе и бакинских. По их прогнозам, запасы нефти в этой части Ирана значительны. Москва уже поставила перед иранским правительством вопрос о создании советской нефтяной концессии, которая, по мысли советских руководителей, должна была конкурировать с аналогичной структурой Великобритании. Однако нефтью не ограничивались интересы советской стороны. По словам Багирова, руководители Южного Азербайджана сообщают о наличии  в северной части Ирана богатых залежей других ценных полезных ископаемых. Говорили о меди, свинце и даже богатых запасах золота и серебра.
- Но все это суждения политиков, далеких от геологии, - заключил  свою беседу Багиров, которая, судя по всему, представлялась ему особо важной, и остановил свой взгляд на сидевшем с краю стола Мир-Али Кашкае.
Тот дипломатично заметил, что территория Северного Ирана геологически является продолжением структур, берущих начало на нашей советской стороне. Залежи золота и серебра установлены, хотя и не уточнены их запасы в Нахичевани. Так что логично предположить наличие этих и других металлов и в Южном Азербайджане. Однако окончательную точку зрения по данному вопросу можно высказать после соответствующих геологических изысканий, сказал молодой академик, благоразумно решив, что не стоит утруждать партийного вождя малопонятной  профессиональной терминологией.
Франц-Юльевич, наверное, оценил бы этот дипломатический пассаж своего ученика на пять.
- Вы, если не ошибаюсь, ведь специалист по петрографии, рудам и прочим минералам, - начал Багиров после некоторого молчания. (Разумеется, Багиров мало что смыслит в геологии. Но у него отработанный партийный стиль  - прежде чем принять нового для него человека, он тщательно изучает его «Личное дело».) Вот вам и карты в руки. Что касается геологических изысканий, то в вашем распоряжении достаточно времени. Кроме того, Вы побываете практически во всех крупных центрах Южного Азербайджана. От Вас требуется первое предварительное заключение. Экспедиции же с конкретными целями направим потом.
Академик  хотел было добавить, что сроки для столь серьезной задачи отпущены не достаточные - что-то около месяца – и неизвестно, как получится с выездом для полевых работ, но Багиров решительно поднялся, показывая, что время вышло, и на том встреча закончилась.
Возглавляемая председателем Общества культурных связей с Ираном Самедом Вургуном делегация побывала в Тебризе, Урмие, Ардебиле, Мараге, Казвине. Маститые азербайджанские ученые М.Мир-Касимов, М.Топчибашев, М.Кашкай встречались с представителями местной интеллигенции, выступали с докладами о научных достижениях Советского Азербайджана. В ходе этой поездки Мир-Али Кашкай, как говорится, воочию убедился в огромном культурном отрыве Баку от южной части его родины. По просьбе академика южно-азербайджанские власти проработали для него отдельный маршрут с выездом в те районы, которые ученый-геолог считал наиболее перспективными. В то время как другие члены делегации оставались в отеле Тебриза, Кашкай колесил по предгорьям Южного Азербайджана, иногда пересекая маршрут концертных бригад из Баку, выступавших в Мараге, Урмие, Ардебиле.
Командировка уже приближалась к концу, когда в Тебриз поступила телеграмма из Баку, уведомлявшая советскую миссию, что пребывание академика М.Кашкая продлевается. Формальное объяснение сему было простое. Телеграмма сообщала, что Министерство цветной металлургии СССР командирует М.А.Кашкая сроком на пять месяцев в Северный Иран для изучения геологии, петрографии и рудных месторождений. По возвращении ему рекомендовано было прочесть «ряд лекций для ученых и студентов по геологии Карадага, юго-восточного продолжения Мегри-Ордубадского Плутона и других областей Южного Азербайджана». Это надо было понимать так, что в оставшееся время М.Кашкай должен был произвести соответствующие геологические исследования в перечисленных районах, что и было им сделано на должном профессиональном уровне.
По возвращении он вместе с президентом Академии направляет пространную записку руководителю республики М.-Дж.Багирову с целым рядом предложений и выводов, вытекающих из его наблюдений в ходе пребывания в Иране. Важнейшее из них – предложение организовать «научные экспедиции в Южный Азербайджан с целью комплексного изучения ее геологии, ботаники, зоологии, медицины, археологии, истории культуры». Ученые полагали, что близость и общность советского и иранского Азербайджана связаны не только с их историей и культурой, но и  природными ресурсами и физической географией. Авторы письма предполагали, что археологические раскопки вокруг озера Урмия помогут вскрыть новые пласты в древней истории азербайджанского народа.
Особое место в письме занимают соображения, связанные с полезными ископаемыми Южного Азербайджана, минералами и растительностью.
Интересна реакция М.-Дж.Багирова на письмо ученых. Он тут же дал указание председателю Совета народных комиссаров Т.Кулиеву обратить внимание на предложения академиков М.Мир-Касимова и М.Кашкая: «По-моему, мы могли бы сами  здесь укомплектовать такую экспедицию. Думаю, что и на расходы найдем некоторые средства. На самом деле, мы не имеем ясного представления по всем тем вопросам, которые затрагиваются в данной записке, а они нам нужны во всех отношениях. После договоренности с национальным правительством Иранского Азербайджана… можно было бы направить такую экспедицию…».
 По согласованию с Народным комиссариатом цветной металлургии СССР в конце января в Южный Азербайджан была отправлена геологическая экспедиция под руководством главного инженера Управления геологии А.Амирасланова для изучения медных залежей.
Багиров тут же дает распоряжение председателю Совета народных комиссаров Т.Кулиеву о необходимости срочно рассмотреть предложения ученых, подчеркнув, что они достойны внимания и скорейшей реализации. К слову, уже в конце января геологическая экспедиция по изучению медных месторождений Южного Азербайджана была в пути.
 Столь же динамично разворачивались действия Советского правительства в отношении Ирана. Известно, что уже в середине лета 1945 года, а конкретно - с 7 июня по 6 июля, советское руководство приняло ряд решений по Ирану. 10 июня И.Сталин подписал секретное постановление «Об организации советских промышленных предприятий в Северном Иране». Спустя 10 дней, 21 июня, он  подписывает постановление Государственного комитета обороны за №9168 «О геолого-разведочных работах на нефть в Северном Иране».
Этот документ с грифом «Совершенно секретно» можно считать началом борьбы за контроль над иранской нефтью, которая имела долгую и трагическую историю. Особая страница - свержение правительства Моссадыка, попытавшегося национализировать иранскую нефть. Угроза американского вторжения в ИРИ в наше время под шумок о ядерной программе, муллакратии являются лишь фазами этой нескончаемой битвы.
В ноябре 1945 года Москва предприняла ряд практических шагов для укрепления своих позиций в Иранском Азербайджане. Чтобы нейтрализовать экономическую блокаду, организованную иранским правительством, Совет народный комиссаров ССР принял постановление «О развитии торговли с Иранским Азербайджаном». Через некоторое время – в начале декабря - М.-Дж.Багиров направляет советскому руководству проект повестки сессии Национального собрания Иранского Азербайджана и Национального правительства на базе Азербайджанской демократической партии. Через три дня в Баку из Москвы поступает телеграмма, в которой В.Молотов от имени Политбюро сообщает о своем согласии с предложениями Баку. Через неделю Милли Меджлис Иранского Азербайджана начал свою работу, и было образовано Национальное правительство во главе с С.Дж.Пишевари.
Все эти события М.Кашкай, как и многие азербайджанские интеллектуалы, не мог не воспринимать  как официальное одобрение движения за автономию в Южном Азербайджане. Политическая наивность азербайджанских ученых, связанная с их ожиданиями относительно воссоединения народа, вполне понятна и даже простительна. Понятно и их желание, как-то участвовать в этом процессе, способствовать его ускорению. Ни Кашкай, ни Мир-Касимов не были политиками. Более того, они всегда сторонились ее. Другое дело, что круговорот мировых процессов не мог не затянуть их, и в начавшемся переделе мира им не мог не грезиться шанс для Родины. Этот шанс вполне реальным представлялся и для людей куда-более информированных, считавших политику своим кровным делом.
М.-Дж.Багиров, рассчитывавший, наверное, стать хозяином не только Азербайджанской ССР, но и Южного Азербайджана, был безжалостно принесен в жертву вместе с тысячами азербайджанцев, реализаторов этой идеи. Ошиблись, кстати сказать, и мусаватисты, которые, собравшись в ту пору в Стамбуле, заявили буквально, что одной из важных задач программы Мусавата являлось и является создание Большого Азербайджана, т.е. объединение Кавказского и Иранского Азербайджана в одну Национальную Азербайджанскую Республику. Поэтому установление территории Национального автономного Азербайджанского правительства, даже в пределах Иранского государства, наши партийные товарищи, каждый азербайджанец и турок, должны поощрять и приветствовать завершение начатого в Иранском Азербайджане Национального дела.
После этой памятной поездки Кашкай жил вестями из Тебриза. Ему, как и всем азербайджанцам, казалось логичным и естественным, что после великой победы 1945 года над фашистской Германией  должен пробить час победы в Тебризе.
Наконец,  после длительной подготовки и согласований с Москвой, 12 декабря 1945 года (21 Азера 1324 года) в Тебризском кинотеатре «Дидабан» открылась первая сессия Азербайджанского Милли Меджлиса. В Баку все газеты опубликовали сообщения азербайджанского телеграфного агентства из Тебриза: «Памятные даты бывают в биографии каждого человека, их много в истории каждого народа  и государства. Для 5 миллионов азербайджанцев, живущих в Северном Иране, навсегда будет памятен день 21 Азера (12 декабря)».
События разворачивались стремительно. 12 декабря было сформировано Азербайджанское национальное правительство, премьером утвержден Сеид-Джафар Пишевари (вообще-то говоря, на Родине – ранее в Агдаше он когда-то работал под именем Мир-Джафар. Но после того, как Пишевари легализовался в Тебризе, он стал именоваться Сеид-Джафаром, дабы избежать ненужных аналогий с бакинским вождем). Через пару недель в Баку с упоением читали послание С.-Дж.Пишевари секретарю ЦК КП(б) Азербайджана М.-Дж.Багирову. В нем в частности говорилось: «Наряду с разрешением азербайджанскому народу воспользоваться своими законными правами на создание независимого национального государства, просим Вас оказать содействие и создать условия для осуществления сокровенной мечты нашего народа, состоящей в объединении в ближайшем будущем этих двух братских республик».88  
С трепетом читал М.Кашкай важнейший документ южно-азербайджанского правительства, названный «Требование азербайджанского народа»: «Мы, руководствуясь историческими, географическими и этнографическими данными создаваемой нами Азербайджанской национально-демократической республики, включаем в свой состав следующие основные города: Тавриз, Ардебиль, Урмия, Минадоаб, Марага, Салмас, Хой, Маранд, Миане, Энзели, Маку, Ахар, Херовабад, Зенджан, Казвин и Хамадан. Мы границы нашей республики определяем согласно прилагаемой карты, ибо население указанных в карте городов и сел в настоящее время более чем на 95% состоит из азербайджанцев».
Однако оптимистические сообщения вскоре сменились тревожными. Мирза Ибрагимов, один из главных советников независимого правительства республики Южный Азербайджан, все реже появлялся в Академии. Его коллеги-ученые таинственно перешептывались: «Теперь, наверное, он задержится надолго. А, может быть, навсегда…».
Их бы устами, да мед пить… Во время одной из последних встреч писатель, находившийся в Иране с серьезной политико-дипломатической миссией, задумчиво поделился своими соображениями с Кашкаем. Ибрагимов полагал, что на иранском плацдарме появился новый игрок – США. Их усилиями Южный Азербайджан превращается в поле для большой международной дипломатической дуэли. Американцам явно не нравилась сталинская экспансия в Иране. Они прекрасно видели ее далеко идущие цели: взятие под контроль богатейшие нефтяные залежи, а заодно и политическое будущее всего Ирана, усиление влияния Советского Союза на всем Ближнем Востоке, осуществление петровского завещания о прорыве к теплым морям, к Индии.
Однако собеседника писателя, знатока Ирана, прекрасно осведомленного о тайных механизмах советского проникновения в Тегеран и Тебриз, хотя и представляли интерес его широкие геополитические размышления, все же более интересовала судьба Южного Азербайджана, мечта о воссоединении народа. Вот тут-то все складывалось не совсем однозначно и, можно сказать, даже противоречиво и запутанно.
Правительство в Иране возглавил хитроватый  Кавам-эс-Салтане, который одновременно вел тайные переговоры со Сталиным и Трумэном. Некоторые советские дипломаты считали, что Кавам-эс-Салтане наиболее подходящая фигура, с ним можно работать, но М.Ибрагимов ему не доверял. Впрочем, так же, как и Пишевари, и многие другие руководители Азербайджанской республики: «Чего от него ждать, если он уже сейчас подвел «научную» базу под ликвидацию азербайджанской автономии, открыто объявив, что тюркский язык навязали населению Северного Азербайджана монголы, а до того их родным языком был, якобы, персидский».
 Весь 1945 год для Кашкая, как и, впрочем, для большинства азербайджанцев, прошел в ожидании 2 марта 1946 года. В этот день Советский Союз, следуя своим международным обязательствам, должен был вывести войска из Ирана. 3 марта стало известно, что советские танки покидают Тебриз. Но потом пришло другое сообщение – советские войска движутся в направлении Тегерана. В воздухе запахло войной и кровью. Эти ощущения еще более усилились, когда поползли слухи о том, что в Тебриз прибыла группа советских военноначальников. Точной информацией о том, что происходит в соседней стране, в Баку мало кто обладал. Ясность внесло совершенно неожиданно правительство Ирана, обратившееся в ООН за помощью. Под давлением США и Великобритании  иранская жалоба на Советский Союз была включена в повестку дня Совета безопасности ООН. Этот демарш как бы приоткрыл завесу секретности над ситуацией в Южном Азербайджане, поскольку вместе с комментариями о происках США в ООН хлынула и информация о действиях советских войск и дипломатии в Тебризе и Тегеране.
24 марта 1946 года запомнилось Кашкаю на всю жизнь. Он называл этот день черным днем в новейшей истории Азербайджана. В этот день Москва опубликовала неожиданное заявление о выводе советских войск из Ирана. Стало ясно – дни республики азербайджанцев в Иране сочтены. Мечтам о воссоединении азербайджанского народа не суждено было сбыться.

Он будет помнить тот день всю оставшуюся жизнь. Как наступила опустошенность. Как по спине его пробежал холодок. То же самое он испытал когда-то в далеком детстве, когда чья-то злая рука с грохотом растворила их ворота, и прогремели выстрелы…
Тот мартовский день был днем величайшего разочарования, за которым приходит прозренье. Когда в очередной раз приходится расставаться с иллюзиями.
С того самого далекого дня гуляет по бакинским интеллектуальным кабинетам молва о предательстве Сталина, не пожелавшего постоять за Южный Азербайджан. Говорят также о причине, побудившей генералиссимуса бросить на произвол судьбы тысячи азербайджанских федаинов, патриотов, политических деятелей, рекрутированных Советским Союзом для развертывания сепаратистского движения в Иране, создания азербайджанской автономии и, в конечном счете,  присоединении ее к Азербайджанской ССР – ультиматум, направленный Трумэном Сталину. Много лет спустя  в одном из зарубежных изданий Кашкай нашел подтверждение в книге ведущего историка США Артура М.Шлезингера. Он даже перевел фрагмент из исследования историка о том, как ультиматум Трумэна заставил Сталина одуматься и в спешном порядке начать вывод войск, окончательно завершенный уже в мае 1946 года.
Любопытно, что М.Кашкай практически до конца своей жизни собирал материалы о военно-политической борьбе за Южный Азербайджан. В отдельной папке у него сложены газетные вырезки, переводы из зарубежных изданий, заявления ТАСС того времени. Подборка материалов начинается с публикации на фарси одной из газет, издававшихся в Тебризе. В ней рассказывается о пребывании в Южном Азербайджане известного азербайджанского ученого Мир-Али Кашкая. Далее – информационные сообщения о событиях в Южном Азербайджане.
Есть тут и отрывок из статьи Трумэна, опубликованный в «Нью-Йорк Таймс» в 1957 году, в которой экс-президент США пишет: «Я видел, что Сталину известно о моем приказе командующим наземными, морскими и воздушными силами быть в полной боевой готовности… Когда Сталин отказался вывести войска в установленное время, я известил его, что в противном случае я сам приплыву в Персидский залив» .
Нет в этой папке только публикаций о последующих горестных событиях - тысячах людей, бросившихся вплавь через Араз, сотнях азербайджанцев, погибших в боях с правительственными войсками Ирана, тысячах патриотов, членов демократической партии, замученных в шахских застенках.
Вслед за беженцами, хлынувшими в Советский Азербайджан, в Баку появились Мирза Ибрагимов, С.-Дж.Пишевари, генерал Гулам Яхья, сотни других активистов бывшей азербайджанской автономии. Их всех стали почему-то называть демократами, даже тех, кто были коммунистами. Вернувшись в Баку, они  вновь стали членами своих партийных организаций. Кашкаю не терпелось познакомиться с Пишевари, поговорить о потерпевшей фиаско революции азербайджанцев. Мирза Ибрагимов пообещал: «Скоро соберемся вместе. Нам сейчас не до воспоминаний – надо размещать, обустраивать беженцев».
Этому обещанию писателя, друга Кашкая, не суждено было сбыться. Осенью 1947 года машина Пишевари, возвращавшегося из Гянджи, врезалась в каменную глыбу у евлахского моста – водитель задремал. Гулам Яхья, находившийся на переднем сиденье, чудом остался жив, хотя и получил тяжелейшие увечья. Ушибами и ранами отделался офицер-чекист Нури Кулиев, тот самый, который еще недавно в Тебризе числился вице-консулом, являясь одной из ключевых фигур советской резидентуры в Южном Азербайджане. Сеид-Джафара Пишевари срочно доставили в евлахскую больницу, где Салман Самедов, замминистра здравоохранения республики, случайно  оказавшийся в Евлахе, настоял на хирургической операции. Она закончилась кончиной этого удивительного человека, единственного азербайджанца – комминтерновца, с чьим мнением считался Багиров и которому в начале иранского кризиса счел нужным направить личное письмо сам Сталин.

Иранская страница в биографии Мир-Али Кашкая, так удачно начатая, завершилась куда как печально. Обстоятельства вторглись в его жизнь, неумолимо перечеркнув его юношеское кредо – никогда не ввязываться в политику. Он был вынужден изменить своему святому правилу. Возможно, исход азербайджанцев из Ирана, гибель Пишевари и прощание с мечтой о едином азербайджанском народе были суровой расплатой за эту измену. А может предостережением судьбы?
Крушение Южного Азербайджана было одним из  самых больших разочарований в жизни Мир-Али Кашкая. Он помогал, как мог, «демократам», поступившим на работу в Академию наук, устраивал их детей на геофак. В те дни  он еще не знал, что судьба готовит для него и его страны еще один удар, что его ждет разочарование в политике властей, которые оставят новый рубец на его, уже уставшем от политических потрясений, сердце.
1948 год. Обмануты не только ожидания азербайджанцев. Обмануты и надежды Армении и Грузии, поскольку, затеяв сложную международную интригу из-за турецких проливов, Кремль не скрывает своих претензий на Карс, Ардаган, Артвин и другие, прилегающие к советским республикам территории. Но Москва продолжает свою игру, окончательные цели которой  известны ей одной. Сталину внушают, что тысячи армян готовы покинуть свои насиженные места в Европе, в США, на Ближнем Востоке. Советским стратегам кажется, что репатриация армян сулит огромный политический выигрыш в противостоянии с империалистическим Западом. Под шумок «о потоках» репатриантов, хлынувших в Ереван, принимается постановление Совета народных комиссаров СССР о переселении 100 тысяч азербайджанцев из Армении в Азербайджан.
Багиров проиграл свой раунд подковерной схватки с Кремлем, не помогли ему ни дружба с Берия, ни особое отношение вождя. А вместе с ним проиграл и Азербайджан.

 

ХХХ

Был такой случай в его жизни. Один из знакомых, даже можно сказать, близко знавших его земляков, пожелал напомнить властям о родословной Мир-Али Кашкая, его непролетарском происхождении, а если быть точнее,  о «буржуазных» корнях и имевшем место, как мы помним, родстве с мусаватистами. Не на один день омрачилась жизнь ученого. И вот после развязки этой истории  к Кашкаю домой явился в ярости старший брат доносителя. Как потом выразился академик, с «карт-бланшем» в руках. Возмущенный поступком своего брата, он положил на стол перед Кашкаем чистый лист бумаги с собственной подписью в конце: «Напиши об этом подонке (было использовано иное, более крепкое словцо, обычно применяемое в ссорах азербайджанцами, но мы его опустим) все, что ты думаешь, все что пожелаешь. Сам отправлю, куда надо за собственной подписью!».
 Кашкай разорвал в клочья бумагу: « Ты предлагаешь не самый лучший способ сатисфакции. Самое лучшее – забыть об этом. Запомним – будем мучиться, покоя лишимся. Предпочтем мстить, сами до ногтей измажемся в грязи, свет мил не будет. И главное – мстительность не имеет конца. Не потому, что не приносит удовлетворения, а потому, что она прилипчива. Так что оставим инцидент в прошлом. А что касается обидчика, то будем считать, будто и не было его. В нашем отмщении он увидит оправдание своего поступка, а этого допускать нельзя. Пусть себе живет со своей нечистой совестью…».

ХХХ

Минеральный источник Исти-Су расположен достаточно высоко в горах и труднодоступен для полномасштабного использования, в особенности, для тех, кто страдает сердечно-сосудистыми заболеваниями. Поэтому Мир-Али Кашкай выдвинул предложение о бурении скважины и поиске аналогичного минерального источника в гораздо ниже расположенных более благоприятных зонах. Для этого необходимо было детально изучить геологическую структуру местности, залегание пластов и спрогнозировать предполагаемую глубину скважины. Таким образом, место для бурения скважины была выбрана долина реки Тутхун в Кельбаджарском районе.


Постановление ЦК КП Азербайджана и Совета Министров Азербайджанской ССР: «Совпрофу республики совместно с Академией наук Азербайджанской ССР и Министерством здравоохранения республики поручается в кратчайшие сроки разработать мероприятия по ускорению бурения скважин, утверждению запасов, а также изучению геологических, физико-химических и бальнеологических особенностей минеральных вод Тутхун (Кельбаджарский район). Принимается также предложение о строительстве завода по розливу минеральной воды и выработке сухой минеральной соли, мощностью 10 тонн в год. В соответствии с этим постановлением будет начато строительство домов отдыха в Шуше и завода розлива минеральных вод Туршсу»

Кашкай срочно выезжает в Кельбаджары. Здесь ему всегда рады. Но на сей раз профессора ждут с особым нетерпением. Ведь именно кельбаджарцы своими бесконечными просьбами найти минеральный источник где-нибудь в низине и подтолкнули Кашкая начать поиски в районе местечка Тутхун. Находится оно у подножья гор посреди живописных лугов, в случае удачи здесь нетрудно будет начать строительные работы, не то, что высоко в горах. Однако бурение скважины затянулось на долгие месяцы. Кашкай надолго обосновался в своей палатке. С одной стороны, было удобно – никакой связи с Баку, где понятно, ждут вестей, нервничают  и руководители Академии, и в Совмине. Ясное дело - деньги отпущены немалые. Народные деньги.
«А вдруг ничего не получится?». Этот вопрос задавали ему и в Институте геологии, и домашние. Он читает его и в глазах местных начальников, особенно тех из них, которые заняты подвозом оборудования, рабочих, провизии.
И пополз по коридорам Академии зловредный слушок. Мол, Кашкай исчез – ни академика, ни обещанного минерального источника. Наверное, ждет, когда тут позабудут о его кельбаджарском проекте. Потом открыто заговорили о провале проекта в газетах. Нашлись геологи, которые подвели и научную базу под скептические оценки относительно наличия минеральной воды в Тутхуне. И, наконец, вызов в ЦК.
- Все сроки вышли. Вы помните, чем кончилась аналогичная история с теми, кто убедил правительство искать нефть за пределами Баку?
Конечно, Кашкай помнил эту историю и прекрасно представлял, что его ждет, если Тутхун не откликнется на его настойчивый стук. Не расстреляют, конечно, и не вышлют в Сибирь, не объявят врагом народа – не те уже времена.
На карте – не жизнь, но имя академика. Это почти одно и тоже для человека слова и настоящего ученого. Он только и сказал: « Мой прогноз обоснован. В Тутхуне есть вода!»

Рассказывает сын академика, доктор геолого-минералогических наук Чингиз Кашкай:
«Я хорошо помню эту историю. Самое удивительное в ней было то, чем больше было разговоров, слухов и сплетен вокруг Тутхуна, тем уверенней становился отец. Разумеется, временами он нервничал. Однако, заметив, что и мы, близкие к нему люди – домашние, бурильщики, геологи как-то приуныли, он убежденно чеканил: «Ошибки быть не может. Тутхун лежит точно над водными пластами Верхнего Исти-Су. Разница лишь в глубине залегания минерального потока».
Нам не надо было каких-либо доказательств. Это была не первая скважина, которую бурили по его указанию и под его руководством. И он ни разу не ошибался».
Не ошибся академик и в долине реки Тутхун. В один прекрасный день из недр неудержимой струей забил фонтан – так неожиданно, что никто не смог запечатлеть на фото этот долгожданный миг. Бьет этот фонтан и поныне.

Из воспоминаний дочери академика Хабибы-ханум:
«Мы жили в небольшом поселке в нескольких километрах от Тутхуна. Отец обычно вставал рано и пешком направлялся по своему маршруту. Иногда по утрам он будил меня, и мы вместе любовались завораживающей панорамой величественных гор. Отец любил повторять, что нет ничего на свете прекрасней и таинственней этих гор. Но тут же добавлял: «Свою тайну они открывают только мне, ибо я им плачу бесконечной любовью…»
Кашкай вернулся в Баку с триумфом, положив конец всем сплетням и досужимым разговорам. А в Тутхуне, к радости местных жителей, была создана лечебная зона. Скептики и недоброжелатели, сеявшие сомнения в отношении перспективности Тутхуна, обычно ссылались на то, что, мол, М.Кашкай петрограф, а проблема термальных вод - другая область.

Пройдет еще несколько лет, и «Правда» сообщит: «Шуша. Азербайджанская ССР. Сегодня по трубам к лечебницам пошла минеральная вода. Длина трубопровода составляет свыше тридцати километров.
Расположенный на высоте около двух тысяч метров над уровнем моря, город Шуша обладает прекрасными климатическими лечебными факторами. Здесь действуют санатории, дома отдыха, пансионаты,туристские базы. Строятся новые здравницы. Вода целебных углекислых источников, поступившая сюда по трубам, повышает ценность этого горного курорта Азербайджана…»

Академик М.Аббасов:
«Кашкай, при его огромной работоспособности, обладал одним замечательным качеством – умением глубоко вникать в суть проблемы. Он ничем не занимался походя, поверхностно. Так было и с минеральными источниками Азербайджана. На проблему он вышел еще в молодости, в период подготовки кандидатской диссертации. Затем, уже будучи выдающимся петрографом, он стал и лучшим специалистом по термальным водам. Его работа «Минеральные воды Азербайджана» мгновенно разошлась еще при жизни ученого. И поныне эта книга остается лучшей среди аналогичных работ, поражая полнотой, охватом всего многообразия минеральных источников нашей страны, их свойств, целебных качеств и т.д.»

Петрография и минеральные воды – сочетание этих двух научных направлений  всегда вызывало удивление коллег. При том, что сам Кашкай любил повторять: главные направления моих исследований – это  Дашкесан, перлиты и алуниты!
-А минеральные воды?
-Это мое хобби,- отшучивался он. – Точнее, моя любовь – на всю жизнь.
Сын академика, Ч. Кашкай, о днях, проведенных в Кельбаджаре с отцом, вспоминает с особым чувством. Он, впрочем, как и все его ученики, считает, что Кельбаджар так же, как и Дашкесан, стал частью его жизни. Кельбаджарцы считали его своим земляком, местные ашуги – знаменитые на всю страну, посвящали ему свои песни. Армянская оккупация стерла многое из того, что было оставлено азербайджанцами на этой земле. Сотрется, наверное, и след Кашкая. Впрочем, сын академика верит, что мы вернемся в Кельбаджар.
« Скорее всего, я не доживу до этого дня. Поэтому внушаю своему сыну: «Когда освободят Кельбаджар, поезжай туда сам, выбери валун покрупней у реки Тутхун и напиши на ней: «Этот минеральный источник пробурил в таком-то году академик Кашкай».


ХХХ

24 ноября 1959 г в Ярдымлинский районе упал метеорит. В Академии наук срочно снарядили экспедицию для изучения космического «посланца». Экспедиция Кашкая нашла пять осколков, из которых самый крупный весил 127  кг, а наименьший – 360 г. Он с величайшими предосторожностями доставил уникальные осколки в Баку и приступил к исследованиям.
Газеты то и дело взрывались сенсациями.
«Это третий по счету метеорит, найденный на Кавказе. Причем все они выпали на территории Азербайджана. Первый из них относится к 1891 году. Он был найден на территории нынешнего Агджабединского района. Метеорит весом 27 килограммов хранится в Чикагском университете (США), а осколок весом 118 граммов – в музее Ленинградского горного института. Второй метеорит, упавший в 1906 году в Казахском районе, весит 3,7 килограмма и находится в Метеоритном музее Академии наук СССР»..
«Ярдымлинский метеорит вызвал огромный интерес в научном мире, - сообщает журналистам Кашкай. – Дело в том, что этот космический «пришелец» сейчас является самым «молодым» среди имеющихся в распоряжении ученых и представляет большую ценность в смысле выявления некоторых малоустойчивых элементов, как, например, аргон-37».
Запросы о метеорите и просьбы выслать его фрагменты для анализа и пополнения коллекций шли со всех концов СССР и из-за рубежа. Кашкай почти весь год направлял по разным адресам результаты проведенных анализов, описание и другие данные о метеорите, слал в наиболее крупные центры его кусочки.
Из сообщений о Ярдымлинском метеорите складывается впечатление, что его раскрошили на частички и отправили ученым в Институт ядерных исследований Чикагского университета, Калифорнийский университет, Бруккенхафскую национальную лабораторию США, Британский музей естественной истории в Лондоне, Институт ядерной физики Швейцарии и других.
На самом деле Кашкай «поделился» с коллегами только фрагментами осколков. Самый крупный из них – 127 –килограммовый, он передал в музей Института геологии, выставив его в центре одного из залов. А свое окончательное пристанище, после некоторых злоключений, о коих будет сказано далее, он нашел в Музее истории Азербайджана, где находится и поныне.


ХХХ

Об обращении

«Не странно ли, что такое прекрасное слово – «товарищ», которое вошло в наш обиход, вдруг кому-то стало казаться лишним. Или, может, я ошибаюсь? Думаю, однако, что, скорее всего, так оно и есть. И все же в разговорах, особенно в интеллигентских кругах, чувствуется, что люди в общении, в быту тяготятся тем фактом, что язык словно бы утратил те понятия,  с помощью которых утверждалась этика взаимоотношений между старшими и младшими, мужчиной и женщиной, людьми-учеными и простыми. Вообще-то говоря, слово «товарищ» как многомерное понятие в какой-то мере заполняет тот дефицит нужных слов, применимых в качестве уважительности, которые выпали в результате общественных перемен из употребления. Но дело не только в этом. Дело в том, что кем-то незаметно вброшенное в обиход слово «муаллим» сразу как-то стерлось, явно перестало выполнять ту функцию, которая ей придавалась. А именно - функцию уважительности. И это при том, что само слово ценимо исстари в народе, и если в педагогической среде оно звучит вполне приемлемо и достойно, то, скажем, в академической или производственной оно явно выпадает из социального контекста».
 На вопрос: «Как тут быть?» Кашкай мудро советовал современникам обратиться к опыту других народов. Грузины сохранили свое знаменитое «батоно», немцы  в ГДР, товарищи по партии, называют друг друга «комрад», но незнакомцы обращаются друг к другу с помощью традиционного «гeрр», «фрау», «фрейлен». Загляните в наш древнейший литературный источник  - «Деде Горгуд». В нем мужчина обращается к женщине не иначе, как «ханум», а к супруге «герклюм», т.е. «прекрасная», младший брат называет старшего «ага», аксакалы именуют друг друга «бек», «ага».
Кашкай не был литератором, далек был от языкознания, но азербайджанский знал хорошо. Судя по воспоминаниям и небольшой статье, посвященной титулу уважительности, к предложению редакции он отнесся со всей серьезностью, поделился не только собственными знаниями человека, помнившего бытовые особенности прошлой эпохи, но и некоторые сведения из тюркологии. Он напоминает новому поколению, желающему расширить свои представления о тонкостях азербайджанского языка, что тюркские языки располагают огромным количеством синонимов с самыми различными оттенками уважительности: «саин», т.е. «уважаемый», а также «ляля», «дадаш», «гага» - близкие к слову «брат». Есть и другие формы обращения - «эфенди», «бек», «дженаб», означающий «господин» и т.д. Многими из них народ пользуется и поныне, не спрашивая  на то официального разрешения. По мысли ученого, заменители универсального «муаллим» в языке имеются. И чем шире их применение, тем лучше для общества и обслуживающего его языка.
Предполагая, что его размышления на столь щекотливую, как тогда говорили, идеологическую тему, могут быть превратно поняты или ложно интерпретированы, Кашкай в заключение напоминает, что слово «бек» имеет несколько значений. Беком называли и жениха, и уважаемого человека. Когда-то это слово обладало и признаком сословности. Беками назывались люди богатые, знатные. Но общественные перемены выветрили из него оттенок сословности. Он напомнил, что великого Узеира все в Азербайджане называли Узеир-беком, хотя эта приставка в его фамилии и без того указывала на происхождение композитора.
Статья Кашкая в «Коммунисте» имела огромный резонанс. Люди спорили, соглашались частично или полностью с мнением известного ученого. После трехмесячной дискуссии в редакционной статье говорилось: «Мы получили огромное количество писем читателей. Судя по ним, академик М.Кашкай затронул проблему, которая волнует многих.  Были высказаны различные мнения. Но с одним согласны все – использование слово «муаллим» в качестве уважительности становится неприемлемым».